Живые записки Антона Носика

Покуда я путешествовал, Роскомцензура вынесла предупреждение изданию «Эксперт-Урал» за цитирование этого ЖЖ и конкретно ника dolboeb. Почему так повезло именно «Эксперт-Уралу» — ума не приложу. Яндекс.Новости подсказывают, что таких предупреждений можно было бы вынести по меньшей мере 657 — столько заметок с упоминанием заветного ника dolboeb находится первым же запросом к базе новостного агрегатора.

Среди «нарушителей», которых можно было бы привлечь ровно за то же самое — государственные «Российская газета» и «Парламентская газета», немецкий медиаконцерн Deutsche Welle, газеты «Аргументы и факты», «Комсомольская правда», «Московский комсомолец», «КоммерсантЪ», «Ведомости», «Деловой Петербург», «РБК daily» и «Труд», журнал «Компания», сайты Gazeta.Ru и Lenta.Ru, агентства «РИА Новости» и «Интерфакс», издание «Трибуна Общественной палаты» и сотни других партнёров агрегатора. Но случилось так, что доебались именно до «Эксперт-Урала». Ибо главная отличительная особенность российской цензуры — полное отсутствие логики и здравого смысла в её решениях.

Речь тут, похоже, идёт не о политическом сыске, охоте на ведьм или попытке запугивания кого бы то ни было — а просто сидит в козырном офисе Роскомцензуры на Китайгородском проезде какой-то долбоёб на казённой зарплате, которому нужно время от времени оправдывать своё бессмысленное торчание в этом служебном помещении, генерируя документооборот в соответствии с квартальными планами руководства. Там заранее расписано, сколько нужно вынести предупреждений в единицу времени, сколько сайтов заблокировать, у скольких СМИ отозвать регистрацию. Единственный смысл этой деятельности — в сдаче отчётов, подтверждающих, что планы руководства выполнены. Лучше б, конечно, эти говноеды в компьютерные игры там играли, как в гениальной повести Пелевина о буднях постсоветской бюрократии. Отчёты о проделанной работе получались бы не менее содержательны. Но увы, Пелевин сильно идеализировал нашу действительность. В реальной жизни Роскомцензура обязана ради отчётности доёбываться до СМИ и сайтов, чем и занята.

Редакция «Эксперт-Урала» на этот наезд ответила очень юридически грамотным разбором, ссылаясь на ГОСТы по транслитерации, согласно которым русское слово «долбоёб» допустимо писать латиницей как dolboyob или dolbojob, а не так, как называется этот ЖЖ. Если в дальнейшем предупреждение поступит ещё какому-нибудь СМИ, можно попробовать использовать ту же ссылку на действующий ГОСТ Р 7.0.34-2014 по транслитерации русского письма.

Но на самом деле в русском языке не может быть слова dolboeb, просто потому, что алфавитом русского языка является кириллица. Слова, написанные иным алфавитом, не могут рассматриваться как русские, потому что не существует ни одного словаря нормативного или ненормативного русского языка, по которому их можно было бы классифицировать. Нормы русского приличия недопустимо применять к иностранным словам, будь то бельгийский город Huy, многократно упоминаемый Конфуцием китайский Hui, или испанское слово huesos, означающее всего лишь «кости». Хотя, если б чинуши из Роскомцензуры приняли это слово на свой счёт, они были бы недалеки от истины.

Классики русской литературы использовали слово «либерал» для обозначения человека, который полагает права и свободы отдельной личности выше государственных интересов, противится вмешательству власти и церкви в частную жизнь людей.

Жаль, что слово вольнолюбивый цензуре не нравится: оно так хорошо выражает нынешнее libéral, оно прямо русское, — писал Пушкин 195 лет назад в письме Н.И. Гречу.

С тех пор и в отечественном, и в мировом политическом лексиконе многое поменялось.

В России сами себя либералами официально называют сегодня разве что соколы Жириновского и соратники профессора Ясина.
В устах путинистов-сталинистов слово это нынче ругательное, и носит ту же смысловую нагрузку, что «троцкист-уклонист» в доносах 1930-х годов.
В русском Интернете либералами зачастую числят себя те, кто считают, что всех носителей неблизких им взглядов нужно сажать по разным экстремистским статьям УК.

Ещё смешнее в Америке.
Там либералами называются сторонники повышения налогов, ограничения свободы предпринимательства, усиления роли чиновников в жизни граждан и активного вмешательства государства во все аспекты жизни общества.

И только в истории живописи итальянского Возрождения этим словом, как и 500 лет назад, называют прекрасного художника из Вероны.

Один пламенный государственник на зарплате призывает сегодня с утра пораньше защитить русский язык от иностранных слов.
Это, в общем, закономерное такое предложение, не раз высказывавшееся депутатами от ЛДПР. Которые, как известно, наделены чудесным даром предугадывать невысказанные задумки высокого начальства (зачастую — обходясь совершенно без помощи интуиции). Нельзя исключить, что и у государственников на зарплате появилась эта почётная функция — вбрасывать хозяйские думки «для обсуждения», чтоб прочувствовать, дозрел ли клиент.

В самой по себе идее поставить милицию и ФСИН на стражу русской речи нет ничего ни неожиданного, ни удивительного.

Если у нас государственное чиновничество постоянно рвётся указывать гражданам, какие фильмы им смотреть в кинотеатрах, какое искусство должно выставляться в музеях и галереях, какие книги допустимо читать, на какие сайты заходить, в каком духе воспитывать детей, какую еду и лекарства принимать внутрь, и что думать о событиях сентября 1939 года, то рано или поздно должны добраться и до госуправления словами языка — наладив цепочку совершенно понятных механизмов. Сперва через Госдуму и Совфед проводится ворох законов, содержащих запреты на те или иные импортные слова, устанавливается норма ответственности за их использование для юридических и физических лиц, потом подключаются МВД, ФСБ, Росгвардия, Роскомнадзор, СКР, прокуратура и суды для наказания нарушителей. Причём, очевидно, запрет употребления иностранных слов, как ответственность за всякое иное мыслепреступление, следует принимать по «антитеррористическому пакету» (не по экономическому же!), в результате чего нарушителям запретов будут сразу шить экстремистские статьи, «преступление против конституционного строя РФ», как сказано в моём собственном обвинительном заключении. Это значит, что любому расследованию будет придаваться гриф «особой важности», который позволит поучаствовать в каждом из таких дел всей цепочке от оперов ГУПЭ до генералов ФСБ, и все смогут заработать по палке в рапорт за успехи в очередном спасении Отечества от супостата…

Но это всё не интересно, потому что о механизмах функционирования этой системы я уже тут не раз писал: топтунам без разницы, на что возбуждаться. А вот про сам феномен «засорения» русского языка иностранными словами стоит всё же уточнить, откуда он взялся.

Конечно, любого образованного человека в наши дни просто обязан бесить тот адский наплыв бездумных иностранных заимствований, которыми за последнюю четверть века засрана устная и письменная русская речь. Ивенты с мерчендайзерами, коучи с икспириенсом в тимбилдинге, трейдинг бондами на стокмаркете, инсайт с инсайдом про экзит-поллы/АйПиО, вот это вот всё. Хорошо помню, как в 1993 году приезжал к нам в Израиль из Москвы покойный Илья Кормильцев, полигот, умница и филолог, и привёз новый русский анекдот:

Наше почтовое отделение предлагает клиентам новые виды услуг: маркетинг, конвертинг, лизинг и прилепинг.

Анекдот этот показался мне тогда очень смешным, но совершенно абсурдистским, в духе «Сколько волка ни корми, всё равно у слона больше». Лишь вернувшись в Россию несколько лет спустя, я осознал, до какой степени конкретно и правдиво эта шутка отражала реальные процессы замусоривания повседневного русского языка. И понятно, что процессы эти не в последнюю очередь связаны с малой грамотностью и тотальным отсутствием чувства языка у внедряльщиков. Которые своё профтехобразование получали на недельных экспресс-курсах, где нахватались терминов, но не имели ни времени, ни ума их толком осмыслить — и потащили в бизнес-практику, сформировав в каждой отрасли свой жаргон, богатый на бессмысленные иностранные кальки.

При желании любой из нас может назвать 10, 50 или 100 терминов, которые сегодня уже вошли в словари русского языка, но изначально они в нём совершенно не нужны были, потому что полностью дублируют по смыслу уже существовавшие в обиходе, всем понятные слова и выражения. Скажем, ритейл — это розница, никак иначе. Клиренс в автомеханике — это просвет. Не нравится просвет, можно «зазор». Клиренс в медицине — это очищение, выведение. Хилер — это целитель. Риэлтор — это маклер. Чек-ап — обследование, диспансеризация. Иностранные слова, не привносящие новых смыслов, языку не нужны. Они там заводятся от отсутствия гигиены речи. Об этом можно сожалеть, можно воздерживаться от использования всех этих паразитов в собственной речи, но увы: если слово-паразит прижилось в широком речевом обиходе, его место — в словаре.

Однако больше возникает в языке не глупых двойников типа «ритейла», а слов, которые отражают принципиально новые явления, которых никогда раньше не было ни в обществе, ни в природе, поэтому они не имеют привычного названия, и придумывание для них неологизма — процесс естественный для любого языка. И, чтобы рассуждать о «правильном» русском словообразовании, нужно просто учитывать специфику именно русского языка. Который имеет свой очень понятный путь — не уникальный, но и не идентичный другим языкам Европы.

Самый наглядный и простой из нашего времени — компьютер. Слово для обозначения этого явления более или менее одновременно начало входить в обиход во всём мире. Исходно computer — это классика английского словообразования. Взяли американцы свой глагол to compute, вычислять, прицепили суффикс -er, указывающий на деятеля, получили слово, буквально переводящееся на иностранные языки как «вычислитель». А дальше все народы мира начали это слово перенимать к себе. И тут прекрасно отразился тот самый особый путь.

Французы, немцы, израильтяне, чехи без труда повторили упражнение американцев: взяли свой глагол со значением «вычислять», прицепили суффикс деятеля, получили не заимствование, а неологизм из местного корня. Ordinateur, Rechner, махшев, počitač. Слова, не похожие на «компьютер» по звучанию, но идентичные ему по смыслу.

Русскому языку по самой его природе такой путь оказался не органичен. Разумеется, по этому пути пытались пойти. Назвали компьютер «электронно-вычислительной машиной», сократили до ЭВМ, в начале 1980-х, с появлением PC, добавили слово «персональный» и заново сократили — уже до пЭВМ. В те же годы из русских переводов Лона Пула и оригинальных руководств Брябрина посыпались на голову публике другие термины, образованные тем же способом: ОЗУ, ПЗУ, ЦПУ, НЖМД, НГМД, манипулятор типа «мышь» и т.п. Всё это были официальные обозначения, и ни одно из них не прижилось. Потому что русский – это такой специальный язык, который привык любую терминологию перенимать из того обихода, откуда она к нам пришла. Это для живого русского языка совершенно естественный, органичный и освящённый веками успешной практики процесс. У нас даже «столяр» и «слесарь» — слова иностранного происхождения, не говоря уже о солдате, матросе, капитане, командире, об армии и флоте, авиации и космонавтике, о патриархии и администрации президента. Местами эта вековая традиция доходит до явного абсурда, как в случае с норд-остом и зюйд-вестом. Которые в момент своего прихода в русский язык были, очевидно, избыточны, все бы нормально поняли «северо-восток» и «юго-запад», но они прижились на ура, потому что это совершенно органичный путь, и само голландское звучание тут несёт нашу смысловую нагрузку, которой нет в исходных голландских словах.

В разные эпохи случались в России патриотические движения, пытавшиеся бороться с «засорением» русского языка путём «импортозамещения» — но никакие тихогромы, мокроступы, топталища, шарокаты, ячества, рожекорчи и крестословицы у носителей живого языка не получили поддержки. А фортепьяно, калоши, тротуары, биллиард, эгоизм, гримаса и кроссворд — вполне родные для любого русскоговорящего человека слова. Над потугами Шишкова вырабатывать русский лексикон, исходя не из языка, а из политической догмы, стебался ещё Пушкин в первой главе «Онегина»:

В последнем вкусе туалетом
Заняв ваш любопытный взгляд,
Я мог бы пред ученым светом
Здесь описать его наряд;
Конечно б это было смело,
Описывать мое же дело:
Но панталоны, фрак, жилет,
Всех этих слов на русском нет;
А вижу я, винюсь пред вами,
Что уж и так мой бедный слог
Пестреть гораздо б меньше мог
Иноплеменными словами,
Хоть и заглядывал я встарь
В Академический словарь.

Естественный процесс появления новых слов в русском языке не исключает появления слов с местными корнями. В той же компьютерной терминологии, хоть и не покатило название ОЗУ, мы всё же говорим не RAM, а оперативка, более формально — оперативная память. Винчестер, он же хард, со временем стал называться жёстким диском. Слово «дискета», хоть и иностранного происхождения — но всё ж не «флоппи диск», как она именовалась в странах-экспортёрах. Дисководы в своё время уверенно победили «флоппи драйв». Опять же, «планшет» — слово иностранное, но ни разу не «таблет», как именуют их в стране происхождения. То есть в появлении слов с русскими корнями для обозначения новых явлений ничего невозможного нет. Просто это у нас не путь умолчания, а менее частый вариант.

В русском языке возможен и «самолёт», и «вертолёт», но приземляется он на аэродроме или в аэропорту, хотя в чешском языке letadlo садится на letiště. В Израиле, где в силу новизны языка иврит его неологизмами пыталась рулить специально созданная для этих нужд Академия, она придумала, что самолёт будет называться «авирон», от слова «авир», что значит «воздух». Включила это слово и в словари, и в учебники. Но живым носителям «воздухан» почему-то не покатил, и в языке его уверенно вытеснил «матос» — точнейший смысловой аналог чешского «летадла». Когда в Израиле появились фломастеры, то Академия распорядилась именовать их «птилон», от слова «фитиль». Но в речь вошли почему-то «лордим», по имени первого производителя — полная аналогия русскому именованию копировальным машин «ксероксом», какой бы Brother, Casio, Epson или HP их не производил.

В общем, до сегодняшнего дня естественный порядок формирования любого языка определялся не руководящими указаниями начальства, партийного или филологического, а свободным выбором живых носителей. Который, со временем устаканившись, фиксировался добросовестными исследователями в словарях в качестве новой нормы. Даже если эти самые исследователи умом понимали, что фиксируемая норма ошибочна. Например, исторически греческая буква «ро» в латынь всегда переходила как RH, а в русскую терминологию — как удвоенное «р». Соответственно, правильные термины — это «геморрой» и «гоноррея», так они были написаны во всех учебниках, по которым учились медики в царской России и в СССР до середины XX века. Откуда взялось написание этих слов через одно «р»? Естественно, из орфографической ошибки медперсонала. Но в какой-то момент (по мере забывания советскими медиками греческого и латыни) эта ошибка победила правильное написание — и была зафиксирована в качестве новой терминологической нормы в словарях, а затем и в спеллчекерах.

Никакой чиновник, филолог или ура-патриот не может подменить или «исправить» своими озарениями живой процесс языкотворчества и эволюции языковых норм. Сами попытки такого рода — они от невежества, от непонимания, что такое живой язык, по каким законам он устроен и развивается. Можно принять кучу законов, возбудить 100500 административных и уголовных дел, но говорить люди будут не так, как велено, а так, как им естественно. Во многих случаях выбор лексики отразит личность говорящего — его социальное и географическое происхождение, принадлежность к профессиональному сообществу и/или субкультуре. Законодательно это отрегулировать не смог бы, вероятно, даже Ким Чен Ын (хотя в этом месяце он уже официально запретил в стране сарказм: теперь в Корее за мем «Обама насрал в подъезде» будут сажать по экстремистской статье). И уж точно никому никогда не удастся «отрегулировать» язык Пушкина и Чехова, Толстого и Бунина, Набокова и Бродского.

Есть такие крепости, которых не брали даже большевики.

Обидно вышло со вчерашним жёлтым «Крикетом».

Я когда услышал эту байку, искренне рассчитывал на какой-нибудь неожиданный постсоветский фольклор, на страшную готическую байку с участием распятых мальчиков, приморских партизан, группы Дятлова или на худой конец Бодрова. Втайне надеялся, что даже если такой истории никто не слышал, то кто-нибудь из читателей just for fun возьмёт её и сочинит...

А оказалось — обломись, бабулька. Просто очередной предрассудок какой-то глупый. Вроде безграмотной привычки говорить «крайний» вместо «последний». Можно подумать, из-за этого убожеского жаргонизма риск несчастных случаев с участием парашютистов снизился хоть на промилле...

Венецианская подруга Алиса, прочитав субботнюю заметку про службу товарища Сталина на армянской колокольне, пополнила мою скромную копилку знаний о местном диалекте парой полезных в быту выражений.

Sei un campanaro (буквально: ты — звонарь) на веницейском означает: ты — пустобрех.
Местные друзья Алисы рассказывали ей, будто бы этот речевой оборот как-то связан с неудачной карьерой Иосифа Виссарионовича в монастыре Св. Лазаря, но я думаю, что русское слово мудозвон куда лучше объясняет связь между колокольным звуком и пустословием.

Алиса подарила и ещё одно венецианское выражение сходного смысла:
Ti xe' goldon (ну ты и гандон!)
Оно равноценно предыдущему, и употребляется по отношению к человеку, который вызвался, но не выполнил обещанную работу (надо заметить, что среди итальянских тружеников любой специальности эта манера весьма широко распространена; с вхождением Венеции с 1866 года в состав объединённой Италии мода добралась и до Лагуны, несмотря на предшествующее тысячелетие упорного труда, воспетого суровым Дантом).

Поклоннику великого Карла Гоцци трудно удержаться здесь от заманчивого предположения, что слово goldon венецианцы произвели от фамилии его заклятого врага и соперника, прославленного драматурга Карло Освальдо Гольдони. Однако же венецианско-итальянский словарь уверяет, что goldon на местном диалекте — это в точности русский гандон, то есть, с одной стороны, просторечное название презерватива, а с другой — обозначение не слишком приятного человека. Самое раннее из дошедших до нас упоминаний гандона в противозачаточном смысле (в форме condon) датируется 1666 годом и присутствует в бумагах английской Комиссии по контролю рождаемости. Об этимологии слова учёные по-прежнему спорят, но совершенно очевидно, что слава Гольдони не сыграла в появлении термина никакой роли, потому что автор «Трактирщицы» родился лишь в 1707 году, когда гондоны уже пользовались в Европе широкой известностью под этим названием.

Что русский язык постоянно заимствует иностранные слова, не пытаясь даже подобрать им соответствие в собственном лексиконе — это скорей непреложный исторический факт, чем повод для серьёзных переживаний. В светском обиходе традиция восходит к XVII веку, в церковном — ко временам крещения Руси, и периодические попытки ей противостоять — от адмирала Шишкова до В.В. Жириновского — выглядят довольно нелепой клоунадой.

Непонятно другое: почему в наши времена, когда, вроде бы, глобализация на дворе и безграмотность в целом ликвидирована, заимствование новых английских терминов происходит с таким количеством лексических, фонетических и смысловых ошибок?!

Взять наш благотворительный сектор. Даже в Википедии есть уже статья с жутким названием «Фандрайзинг». Хотя какой же он нахрен "райзинг"?! Rising — это восхождение (как правило, светил на небосвод). А слово «фандрейзинг» (fundraising) происходит от глагола to raise, поднимать. В русском языке с приходом капитализма тоже появилось близкое по смыслу выражение — «поднять деньги». Но нет же, блин, в благотворительности будем говорить райзинг вместо рейзинг. И это ещё мягкий пример, потому что в конце концов два этих отглагольных существительных в английском языке — предположительно родственные.

А пресловутые экзит-пулы, которыми нам трахают мозг социологи с девяностых годов? Откуда могло там взяться слово pool (лужа, бассейн), или pull (тянуть)?! В оригинале был poll, что буквально означает "опрос общественного мнения". Но даже в Словарь иностранных слов русского языка эта бредятина пролезла с буквой "у"!

Ну, и самый свежий пример — из нарождающейся в России практики краудфандинга. С лёгкой руки создателей сервиса Kickstarter люди, вносящие деньги в поддержку тех или иных проектов, называются по-английски backers (буквально — сторонники, от глагола to back, поддерживать). Но энтузиасты нашего молодого краудфандинга почти поголовно называют тех, кто платит деньги, "бейкерами". Спасибо, конечно, что не "байкерами". Но товарищи дорогие, "бейкер" (baker) — это пекарь. Никакого отношения к краудфандингу его весьма уважаемый и полезный для общества труд отродясь не имел. Так же, как соцопрос на выходе с избирательного участка не имеет отношения ни к лужам, ни к бассейнам.

В связи со вчерашней свистопляской вокруг отставки и неотставки доктора О. в Ленте.Ру подготовили большую справку о его карьере и резонансных заявлениях. Что и говорить, фигура колоритная. Но мне кажется, что есть у этого человека одна уникальная человеческая особенность, которая ни у какого другого чиновника на моей памяти так ярко не была проявлена.

Доктор Онищенко — это человек, который всё время врёт. Совершенно неважно даже, о чём он сегодня решил сказать, и много ли он предварительно думал по теме высказывания. Но он может рассуждать решительно о чём угодно, о мясе или молоке, о вине или воде, о птицах или рыбах, о труде или отдыхе, об Интернете или о политике — а всем сразу ясно, что мужик опять врёт. Это становится известно просто по тому, что он открыл рот, и что-то произносит.

Честно говоря, я могу совершенно точно сказать, какую пользу Геннадий Григорьевич принёс обществу на своём нынешнем посту. Он помог нам вспомнить, что русское слово "врач" — действительно производное от славянского глагола "врать", а не от названия каких-либо медицинских занятий, как "лекарь".

Теперь хорошо бы на смену доктору О. пришёл какой-нибудь его коллега, который поможет нам об этом прискорбном историческом факте забыть.

Клоуны Жириновского, во главе с вождём, внесли вчера в Госдуму долгожданный законопроект о штрафах за использование иностранных слов. Кодекс об административных правонарушениях Российской Федерации клоуны предлагают дополнить следующей статьёй:

Статья 13.15¹ Нарушение норм современного русского языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации

Нарушение норм современного русского языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации, в том числе путём использования иностранных слов и выражений, не соответствующих нормам русского литературного языка и имеющих общеупотребительные аналоги в русском литературном языке, в случаях публичного распространения информации на государственном языке Российской Федерации, вне зависимости от целей и формы такого распространения, —

влечет наложение административного штрафа на граждан в размере от двух тысяч до двух тысяч пятисот рублей; на должностных лиц - от четырех тысяч до пяти тысяч рублей с конфискацией предмета административного правонарушения; на юридических лиц- от сорока тысяч до пятидесяти тысяч рублей с конфискацией предмета административного правонарушения.

К внесённому законопроекту прилагается сопроводительная записка, из которой мы узнаём, что слово «сюита» имеет итальянское происхождение, а «шлюз» и «директор» — немецкое. Впрочем, все иностранные слова, которыми русский язык обогатился до прихода В.В. Жириновского в политику, авторы законопроекта предлагают считать нормативными и из словаря не изымать. Это довольно естественно, потому что в противном случае пришлось бы платить по четыре штрафа за каждый эпизод использования словосочетания «либерально-демократическая партия России»: слов иностранного происхождения в этом названии 4 из 4. Санкции, прописанные в предшествующем абзаце, думские лингвисты требуют применять за использование слов «дилер», «бутик», «менеджер», «сингл», «гаджет», «перформанс», междометий ОК и «Вау!». Кстати, вместо слова «сингл» выдающиеся учёные из ЛДПР требуют говорить «песня». Хотя, казалось бы, «сингл» — это такой диск, у которого две стороны, и, следовательно, на нём помещается две песни. Но это не беда: все дискографии с упоминанием синглов придётся теперь изъять как «предмет административного нарушения», а вместо них составят новые, где будут две битловских песни считать за одну. Если, конечно, само слово «Битлз» не попадёт в Единый госреестр запрещённых слов русского языка.

Из сопроводительной записки мы также узнаём, что образцом для нового законодательства является французский «закон Тубона», принятый в 1994 году. Правда, авторы записки забывают рассказать, что 29 июля того же 1994 года по «закону Тубона» было вынесено решение Конституционного совета Франции, в котором все значимые запретительные и карательные ограничения этого акта признаны противоречащими основным законам страны и нарушающими права граждан, а те штрафы, на которые любовно ссылаются в записке клоуны из ЛДПР, названы грубым нарушением принципа соразмерности между деянием и наказанием. Действие противоречащих Конституции норм (то есть ровно всего того, что сегодня предлагают наши клоуны) было с того же дня прекращено. Все коммуникации частных лиц, публикации СМИ и произведения культуры (музыка, фильмы, книги) были тогда же изъяты из сферы регулирования «закона Тубона». Норма о лексическом контроле, которую наши клоуны потырили у французских националистов, распространяется только на официальные сообщения государственных органов.

Ещё к законопроекту ЛДПР приложено финансовое обоснование, из которого мы узнаём, что принятие закона не потребует дополнительных финансовых затрат. То есть клоуны рассчитывают, что создатели 113 миллионов страниц в Интернете, где используется слово «менеджер», как-нибудь сами привлекут себя к ответственности, выпишут себе штрафы и перечислят деньги в казну, не утруждая силовые ведомства и суды глупыми формальностями административного производства. Конфискация всего тиража выпущенных за 20 лет словарей русского языка, где встречается слово «менеджер», тоже, видимо, как-то сама собой случится.

Впрочем, не стоит забывать, что это всего лишь законопроект, плод творчества семи копроцефалов. А в Госдуме таких светлых умов, как мы помним, больше четырёх сотен. И в процессе обсуждения они сумеют дать ответ на те вопросы, которые пока остались за кадром. Например, о порядке конфискации веб-страниц, об утилизации изъятых книг, о способе начисления штрафов публичным библиотекам, в фондах которых содержатся книги с запрещёнными словами и т.п.

Запасаемся попкорномпрыгучей кукурузой, судари и сударыни.

В голову каждого советского человека намертво вбито словосочетание «немецко-фашистская Германия». Гугл находит аж 122.000 документов, где оно содержится. А глупость ведь несусветная.

И не в том даже дело, что фашизм — это итальянская доктрина Муссолини, а немецкие национал-социалисты сами себя фашистами никогда не называли, и никаких ликторских веников в своей символике не использовали. Это, в конце концов, терминология, в ней таких нестыковок полно. Взять хоть "онанизм", который к греху библейского Онана не имеет даже самого опосредованного отношения. И греческий воин Фидиппид, чей подвиг дал имя марафонскому бегу, на самом деле бежал не 42 километра от Марафона до Афин, а 230 километров из Афин в Спарту, а затем ещё столько же обратно. Случилось это не после Марафонской битвы, а до. Бином Ньютона описан Евклидом в IV веке до нашей эры, а затем ещё индийскими, персидскими и китайскими математиками, жившими за столетия до Ньютона. Так что термины — штука скользкая.

Но «немецкая Германия» — это ж вообще какая-то запредельная тавтология. Как конная кавалерия или бегемотовый гиппопотам.

Игрался с новым яндексовским приобретением — этот сервис собирает из твоей тви-френдленты и FOAF-ленты все ссылки, опознанные как публикации СМИ, ранжирует их по числу сославшихся, после чего верстает в виде газетной полосы — размером в один экран, с горизонтальным скроллингом (довольно остроумная имитация листания, много лет назад успешно реализованная в Инопрессе).

Главной темой пятницы там, разумеется, оказалась покупка Яндексом Tweeted Times. Но на втором месте — манифест «Правого дела» и бесчисленные пересуды по его поводу в разных социальных, интернетовских и традиционных медиа (отдельно порадовал материал в «Известиях»; упреждая публикацию манифеста, они опубликовали убийственный разнос какого-то совершенно другого документа, попавшего в распоряжение редакции).

Манифест, хоть и весит в PDF под 200 килобайт, оказался не чета михалковскому: 28 страничек карманного формата. Начинается с преамбулы, описывающей текущее состояние России. По содержанию — мы живём, под собою не чуя страны. По форме и интонации — прозаическая версия «Песни невинности, она же опыта» И.А. Бродского.

Дальше начинается набор практических рекомендаций по улучшению жизни в стране. Он похож на сокращённую для телевизора версию известного документа «300 шагов к свободе» — увы, со всеми основными его недостатками: утопичностью, маниловщиной, безадресностью, непоследовательностью, сползанием в мелочёвку. По сравнению с «300 шагами» в манифесте «Правого дела» удивительно много призывов сажать на долгие сроки.

А в самом конце документа я наткнулся я на вообще прекрасное:

Мы никогда не скажем о России "эта страна".

Это, видимо, дорвался до пера известный в узких кругах безработный политтехнолог Милитарёв, без изгнания которого с трибуны обходится редкий Русский марш.

Для тех, кто не в курсе, поясню смысл этой странной клятвы. Среди активистов РНЕ, ДПНИ, Славянского союза и им сочувствующих бытует поверье, согласно которому словосочетание "эта страна", применительно к России, является оскобрительным и уничижительным. Этот речевой оборот помогает бдительным борцам со всякой нерусью в их вечном поиске безродных космополитов, врагов России, наймитов Вашингтонского обкома, и далее по списку. Поверье зародилось где-то в середине 1990-х, и свойственно узким, зато агрессивным и невежественным поцреотическим кругам. Ни в каком словаре русского языка мы не найдём объяснения, с какого перепугу указательное местоимение «эта» могло бы рассматриваться как оценочное.

Забавно, что торжественная клятва национал-патриотов соседствует в манифесте с кровожадными призывами об ужесточении ответственности по 282-й статье УК РФ. Понятно, что разные части документа писались в разных комнатах, но неужели же никому не пришло в голову хоть один раз прочитать получившееся буриме целиком перед публикацией?