Живые записки Антона Носика

В прошлом году на церемонии награждения школьников, победивших в конкурсе исторических сочинений «Россия — ХХ век», активисты НОД устраивали пикеты и потасовки с организаторами, облили зелёнкой Людмилу Улицкую, забрасывали яйцами учителей и учеников… В нынешнем году провокаторы вышли на новый уровень.

В местные департаменты образования тех регионов, откуда школьники-призёры собирались на церемонию в Москву, позвонили пранкеры, назвавшиеся представителями федерального Минобра, и потребовали запретить учащимся выезд из города. В какие регионы нужно позвонить, и каким именно детям необходимо запретить поездку, негодяи выяснили, взломав почту руководителя образовательных программ «Мемориала» Ирины Щербаковой, где хранился список победителей.

Эту провокацию организаторам конкурса удалось сорвать, связавшись напрямую с региональными департаментами образования и вскрыв обман. Только в Тверской и Волгоградской области запрет на участие школьников в награждении остался в силе. В результате из 51 победителя в Москву не смогут попасть 4-7 учащихся из Волгоградской области и трое из Тверской.

Тем временем, в Москве провокаторы нашли подходы к администрации площадки DI Telegraph, и она буквально за неделю до церемонии объявила организаторам конкурса о расторжении договора аренды зала, заключённого ещё в декабре. К счастью, замена нашлась: место для проведения церемонии предоставил театр «У Никитских ворот» Марка Розовского. Завтра в 11:00 на его сцене авторам лучших исторических сочинений конкурса 2017 года вручат призы и дипломы. За порядком обещала проследить охрана центрального аппарата МВД, расположенного неподалёку.

Посмотрим, какие ещё провокации заготовлены у нодовцев на завтра.
И понадеемся, что вся их паскудная активность послужит лишь более широкому распространению информации про этот важный и полезный школьный конкурс.

100 лет назад доставленный накануне немецкими властями из Швейцарии упырь-сифилитик по кличке Ленин провозгласил в Таврическом дворце в Петрограде свои знаменитые «апрельские тезисы».

Первый раз он озвучил их сразу по приезде, в день своего возвращения из эмиграции, соратникам, собравшимся в особняке Матильды Кшесинской, и понимания у товарищей не встретил. На следующий день (4 апреля 1917, или 17 апреля по новому стилю) на собрании большевиков-участников Всероссийского совещания Советов рабочих и солдатских депутатов в Таврическом дворце Ленин вновь изложил ту же программу, и снова не был понят слушателями.

Общее настроение элит в Петрограде тех дней было конструктивным и объединительным. Прошёл лишь месяц с отречения царя: пал режим, поставивший Россию на грань военной, экономической и социальной катастрофы. Отставка Николая II в то время была поддержана не какими-то смутьянами, бунтарями и бомбистами, а его собственными генерал-адъютантами, командующими фронтов, и министрами царского правительства. Временное правительство, которому Николай передал власть, должно было спасти страну от краха: довести до победного конца войну с немцами, положить конец гражданской смуте, созвать Учредительное собрание и сделать Россию демократической парламентской республикой. Довольно естественно, что под такой повесткой дня подписывались в те весенние дни 1917 года представители самых разных классов, слоёв общества и политических сил. Включая и питерских большевиков, собравшихся в Таврическом дворце для подготовки объединительных переговоров с меньшевиками…

Но если у людей, находившихся на тот момент в России, было общее видение программы ближайших совместных действий, то Ленина с соратниками германские спецслужбы затем и доставили из Цюриха в Петроград, чтобы этих действий не допустить. Вот как описывал смысл отправки Ленина в Россию граф Ульрих фон Брокдорф-Ранцау, будущий первый министр иностранных дел Веймарской республики:

Я считаю, что, с нашей точки зрения, предпочтительнее поддержать экстремистов, так как именно это быстрее всего приведёт к определённым результатам. Со всей вероятностью, месяца через три можно рассчитывать на то, что дезинтеграция достигнет стадии, когда мы сможем сломить Россию военной силой.

Апрельские тезисы Ленина в полной мере отвечали установкам его немецких кураторов. Первым пунктом там шёл категорический отказ от войны и любого «оборончества», вторым — революционная борьба против существующей власти, третьим — никакой поддержки Временному правительству, четвёртым — размежевание с «оппортунистическими элементами», пятым — категорическое неприятие идеи построения парламентской республики в России…

Понятно, что Ленин не являлся «немецким агентом» в чистом виде: у него не было задачи привести германские войска в Москву и Петроград, а был свой личный интерес в захвате власти и установлении в России собственной диктатуры. Просто на тот момент интерес большевиков совпал с интересом немцев: развал страны, деморализация армии, разрушение любых институтов, способных удержать ситуацию. В результате взаимовыгодной сделки обе стороны добились своего: Ленин через полгода получил власть, а Германия — полный развал на Восточном фронте и выход России из войны. Немцев этот успех не спас, через 8 месяцев после Брестского мира с большевиками им пришлось подписать капитуляцию, одним из условий которой было расторжение этого договора и отвод войск. В том же 1918 году, почти одновременно, развалились и Германская, и Австро-Венгерская, и Османская империя. Но это уже совсем другая история.

А «Апрельские тезисы» после этого ещё много лет изучались в советских школах и вузах, где, правда, ни слова не рассказывалось о том, в чьих интересах они были составлены и провозглашены.

Сегодня вечером случится первый седер Песаха 5777 года.
Поздравляю тех, кто отмечает.
Для евреев всего мира седер Песах — хороший повод собраться за большим столом, поесть, выпить и вспомнить исход из Египта.
А для великих живописцев Возрождения ритуал служил неисчерпаемым источником вдохновения. Не откажу себе в удовольствии вспомнить несколько классических шедевров по сегодняшней теме.

Вот как изобразил пасхальный седер 13 нисана 3793 года Леонардо да Винчи на стене трапезной доминиканского монастыря Санта-Мария-делле-Грацие в Милане. Роспись датируется 1495-1498 годами:

Вот хранящийся в нью-йоркском Metropolitan Museum экземпляр гравюры Альбрехта Дюрера, созданной в 1523 году. Евангелиста Иоанна тут легко узнать не только по отсутствию бороды, но и по его расположению за праздничным столом; впрочем, непонятно, куда у «любимого ученика» девались ноги. Иуда на гравюре отсутствует, чтобы не портить праздник.

Вот развесёлая картина Паоло Веронезе «Пир в доме Левия», которая изначально тоже называлась «Тайная вечеря», но её пришлось переименовать после вмешательства Инквизиции, обвинившей художника в том, что изображённое им зрелище разгула мало похоже на седер Песах, описанный евангелистами. Кроме прочего, седер начинается после выхода звёзд, а у Веронезе собравшиеся пируют при свете дня. Хотя главные нарекания вызвал, конечно, состав участников. С домом Левия проблема сама собой снялась, потому что там, по свидетельству евангелиста, в пиршестве участвовали «многие мытари и грешники». Полотно эпических размеров (раза в полтора больше Леонардовской фрески) занимает целую стену в венецианской Академии:

Вот знаменитое полотно Тинторетто (Якопо Робусти) на тот же самый сюжет, созданное в Венеции почти на 100 лет позже шедевра Леонардо. Картина выставлена в базилике San Giorgio Maggiore на одноимённом острове, и в лучших барочных традициях изображает Иисуса с учениками пирующими за праздничным столом в венецианской траттории XVI века. К Тинторетто, который тоже запустил в пространство картины немало посторонних лиц, у Инквизиции вопросов не возникло — возможно, оттого, что действие у него происходит в правильное время.

А вот картина русского художника Николая Ге «Тайная вечеря», представленная публике осенью 1863 года в петербургской Академии художеств. Церковная цензура пыталась её запретить и требовала снятия с выставки; ситуацию спас царь Александр II, который распорядился о выкупе картины у художника, после чего клерикалам пришлось о своих претензиях на некоторое время забыть (хотя синодальный запрет на издание в России репродукций сохранялся до самой Февральской революции 1917 года).

Надо заметить, что из пяти представленных выше авторов один только Н.Н. Ге верно отразил обстоятельства и ритуал тайной вечери: выход из рабства евреям предписано отмечать не сидя на стульях вокруг стола, а полулёжа (מסובין). Соответственно, и «любимый ученик» не на коленях сидел у Учителя, как изобразил дело Дюрер, а возлежал вместе с ним на ложе, как и показано на картине Ге.

Спросите любого просвещённого антисемита, что празднуют евреи в Пурим — и вам тут же расскажут о зверском убиении ни в чём не повинных персов, случившемся в V веке до нашей эры.

Вот как излагает библейский сюжет из книги Есфири классик русскоязычного антисемитизма Григорий Климов:

Книга Эсфирь — это о празднике Пурим. Самый веселый праздник у евреев. Помните — когда евреи уничтожили 75 тысяч персов. Они подослали в постель персидскому царю еврейку Эсфирь, при помощи ее дяди Мордохея, и все это завершилось уничтожением 75 тысяч персов. По этому поводу евреи и сегодня танцуют на улицах и даже напиваются. В общем, веселый праздник, но это ведь был настоящий погром и праздновать его в течении тысячелетий — по меньшей мере аморально.

Климов не сам выдумал эту трактовку, её можно найти и в трактате Мартина Лютера «О евреях и их лжи» (1543). Основоположник немецкого протестантизма начинал как большой друг евреев и защитник иудейских священных текстов. Но когда пришла пора распространять учение по всей Европе, последовал примеру апостола Павла и встал на жёсткие антисемитские позиции, чтобы отмежеваться от порочащих связей, которые могли навлечь на его последователей обвинение в проповеди иудаизма (из тех же соображений христиане в Римской империи отказались от обрезания и соблюдения субботы). Про свиток Есфири Мартин Лютер пишет:

О, как любят они книгу Есфири, которая так хорошо гармонирует с их кровожадными, мстительными, смертоносными чаяниями и надеждами. Солнце никогда не светило над более кровожадным и мстительным народом, чем этот, вообразивший себя Божьим народом, которому было заповедано убивать и поражать язычников.

Впрочем, покуда антисемиты ассоциируют себя с библейским Аманом и его соратниками, пострадавшими от евреев, христианская Европа успела придумать массу иных параллелей для истории царицы Эстер. В католической традиции её образ ассоциируется либо с Богоматерью, либо с Церковью. А в венецианской живописи XVI века, где сюжет «Книги Есфири» пользовался огромной популярностью, составилась своя местная параллель: героиня ассоциируется там непосредственно со Светлейшей Республикой. Причём диапазон этого отождествления — от вневременного аллегорического символизма до очень прикладного политического нарратива.

Вот, например, «Коронация Эсфири» — роспись потолка в церкви Св. Себастьяна, для которой Паоло Веронезе написал целых три картины на сюжет библейской книги. Полотно перекликается сразу с двумя другими картинами художника: «Коронацией Марии» в алтаре той же церкви и «Юноной, одаряющей Венецию» в Палаццо дожей. Жемчужное ожерелье на шее у Эстер — традиционное украшение венецианских невест. Собственно, картина и изображает сцену, в которой Артаксеркс берёт Эстер в жёны:

Куда более прикладной смысл в ту же сцену вложил подзабытый ныне живописец Антонио Пальма (Негретти), племянник Пальмы Старого. От ветхозаветной сцены тут, по сути дела, только название, а изображён на картине совершенно злободневный политический сюжет: приём в Венеции французского короля Генриха III в 1574 году. Подробно об этом визите рассказано в IV главе венецианской книги Ипполитова, но там в основном про пьянки, блядство и загул, длиной в неделю и стоимостью в 100.000 дукатов, а художнику заказано тут изобразить политический аспект события.

Интрига в том, что Венеция, заключив в 1573 году сепаратный мир с турками, вступила в серьёзный конфликт с испанским королём Филиппом, и очень рассчитывает на заступничество Франции. Надеждам не суждено оправдаться: никаких дипломатических успехов визит Генриха III в Республику не принёс. Но когда семейство Контарини (герб которого мы видим справа, в основании трона) заказывает художнику торжественное полотно «Эсфирь перед Артаксерксом», размером без малого 3х2 метра, об этом никто ещё не догадывается. Цель живописца — изобразить момент, когда Эстер-Венеция, в рогатом дожевском колпаке под диадемой, припадает к трону короля (чья корона украшена геральдическими французскими лилиями, fleur-de-lys), а тот, в соответствии с библейским сюжетом, глядит на неё благосклонно. Король, разумеется, похож на Генриха III. А вокруг него мы видим ребят в тюрбанах — тех самых турок, с которыми год назад заключён сепаратный мир.

Кстати или некстати, существует ещё известная картина Артемизии Джентиллески на тот же сюжет «Эсфирь перед Артаксерксом» (выше) — считается, что сюжет и композиция навеяны венецианским периодом жизни художницы и её знакомством с одноимёнными картинами тамошних мастеров. Поза отдуплившейся царицы у Джентиллески действительно схожа с венецианскими образцами. Вот как Эсфирь выпадает в аут у Тинторетто:

А вот как она это делает у Веронезе:

Но надо заметить, что Артаксеркс (он же, по мнению многих историков, Ксеркс) у Веронезе и Тинторетто — вполне себе стандартное лицо восточной национальности, персидский царь, ни на кого конкретного не похожий. А у Артемизии он явно писан с какого-то конкретного персонажа, поцоватого вида и не самой персидской наружности:

Нет никаких исторических оснований думать, что Артемизия в бытность свою в Венеции могла видеть картину Антонио Пальмы, но явно она этим образом [Арта]Ксеркса что-то такое хотела нам сказать, отличное от общепринятых канонов трактовки.

Завершая венецианскую тему, стоит заметить, что еврейская традиция наряжаться на Пурим, по всей видимости, берёт своё начало из того самого места и времени, когда к теме Эсфири обращались Тинторетто, Веронезе и Пальма-племянник. Пуримский маскарад — прямое продолжение Венецианского карнавала, узаконенное к началу XVI века в установлениях падуанского раввина Иегуды хаЛеви Минца (מהר"י מינץ), который довольно прямым текстом объяснил, что в праздник, для цели лулзов, дозволительно мужчинам в праздник наряжаться женщинами и наоборот, если за этим не воспоследует никакой предосудительной гомосятины.

Очевидно, рав Минц не выдумал традиций пуримского карнавала, но узаконил те, которые уже практиковались у евреев Венецианской республики к его приезду из Майнца (откуда он был изгнан местным курфюрстом). Минц занимал должность верховного раввина Падуи на протяжении 43 лет, и за это время написал довольно много трудов по еврейскому религиозному праву. К сожалению, большая часть его наследия погибла в огне, когда Камбрейская лига осадила Падую. Но установление насчёт допустимости маскарадных переодеваний на Пурим сохранилось и было издано в 1553 году, что даёт нам основания судить о происхождении поныне живой традиции.

Выражение «Да сотрётся имя его», которое я пару дней назад употребил по поводу Сталина — не моё творчество, а стандартная формула еврейского проклятия. В оригинале звучит как «йимах шмо» («יִמַּח שְׁמוֹ»). Полная версия проклятия — «йимах шмо везихро» («יִמַּח שְׁמוֹ וְזִכְרוֹ»), да сотрётся имя его и память о нём. Самые ранние персонажи, к которым оно исторически применялось — библейские: Аман из «Книги Есфири» и Амалек из Пятикнижия. Причём к Аману — краткая версия, а к Амалеку — расширенная. В последующие века список проклинаемых заметно обогатился.

В комментариях, здесь и в Фейсбуке, многие мне заметили, что преступления против человечества нельзя забывать, потому что иначе они повторятся.

Я не вполне согласен с этим утверждением, с чисто фактической стороны: иногда именно память о случавшихся в истории зверствах провоцирует на совершение новых аналогичных преступлений. «Кто сегодня вспоминает об уничтожении армян? Wer redet heute noch von der Vernichtung der Armenier?», — спрашивал Адольф Гитлер, выступая перед командирами Вермахта 22 августа 1939 года, за неделю до вторжения в Польшу. Да и про христианский мир нельзя сказать, чтобы память о страданиях Сына Человеческого сделала его сколько-нибудь гуманным, будь то в дни Гипатии, крестовых походов или конкистадорских завоеваний.

Но конкретно формула «יִמַּח שְׁמוֹ» — она не про то, чтобы мы сами взяли и кого-нибудь целенаправленно забыли, будь то Сталина с Гитлером, Чингисхана или Герострата. Для этого стоило бы молиться о стирании не их памяти, а нашей.

Подлинное «стирание имени» злодея из памяти возможно лишь с наступлением таких времён, когда сама мысль о возврате к ужасному прошлому перестанет выглядеть сколько-нибудь серьёзной и реальной. Так что, по сути дела, формула эта — всего лишь пожелание, чтоб поскорей наступили лучшие времена…

64 года назад завершилась самая страшная и кровавая эпоха в истории моей несчастной страны.
5 марта 1953 года, как сказали назавтра по радио, усатый упырь издох. То ли сам, от болезни и старости, то ли помогли ближайшие соратники. А может, чьи-то молитвы подействовали. Молились, думаю, многие: в стране и за её пределами, на воле и за решёткой.

Ни один правитель России не оставил после себя такое количество жертв — казнённых, замученных по лагерям и тюрьмам, вдов, сирот, разлучённых семей. На совести этого тирана — горе и страдания десятков миллионов людей, гибель цвета российской интеллигенции, уничтожение крестьянства, депортация целых народов, разрушение бесчисленных памятников истории страны, постыдная распродажа культурных сокровищ.

Никакими успехами индустриализации, электрификации, промышленного и дорожного строительства, не оправдать той страшной цены, которой Россия расплатилась за 29 лет его людоедской тирании. А приписывать ему единоличную заслугу победы в мировой войне — не только вопиющая глупость и невежество. Это ещё и оскорбление памяти миллионов людей, сражавшихся и павших на фронтах той войны. Без их смелости, верности присяге и подвигов никакой победы бы не было. Героям — память, благодарность и слава в веках, тирану — проклятие и вечный позор.

Да сотрётся имя его.

В связи с годовщиной февральских событий, положивших de jure конец самодержавию в России, стоит заметить, что полноценная история тех дней так толком по сей день и не написана. Февральская революция остаётся для нас и малознакомым, и в целом малопонятным историческим эпизодом. Ясно одно: крах Российской Империи наступил много быстрей, чем кто-либо мог ожидать и предполагать — включая и сторонников, и противников.

Русь слиняла в два дня. Самое большое — в три. Даже "Новое время" нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь. Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей. И, собственно, подобного потрясения никогда не бывало, не исключая "великого переселения народов" ...) Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска, и не осталось рабочего класса. Что же осталось-то? Странным образом — буквально ничего. Остался подлый народ…, — писал о происшедшем Василий Розанов в «Апокалипсисе нашего времени».

О том же пишет в «Русской революции» Ричард Пайпс, цитируя А.Ф. Керенского:

Самой поразительной чертой была скорость, с которой рухнуло Российское государство. Так, словно величайшая в мире империя, занимавшая одну шестую часть суши, была каким-то искусственным сооружением, не имеющим органического единства, а вроде бы стянутым веревками, концы которых держит монарх в своей руке. И когда монарх ушел, скрепы сломались и все сооружение рассыпалось в прах. Керенский говорил: бывали моменты, когда ему казалось, что "слово "революция" совершенно неприложимо к тому, что произошло в России. Целый мир национальных и политических отношений пошел ко дну".

В каком-то смысле, слово «революция» действительно тут неверное. Прежде всего, монархию в феврале-марте 1917 года никто не свергал. Вполне монархически настроенные командующие фронтов умоляли Николая II отречься от престола в пользу сына-наследника, именно для того, чтобы сохранить царствующую династию.

Победоносный конец войны, столь необходимый для блага и будущности России и спасения династии, вызывает принятие сверхмеры. Я, как верноподданный, считаю, по долгу присяги и по духу присяги, необходимым коленопреклоненно молить Ваше Императорское Величество спасти Россию и Вашего Наследника, зная чувство святой любви Вашей к России и к нему. Осенив себя крестным знамением, передайте ему Ваше наследие. Другого выхода нет, — писал брату великий князь Николай Николаевич, командующий Кавказским фронтом.

Этим актом будет спасена и сама династия, в лице законного наследника, — писал царю генерал-адъютант Брусилов, командующий Юго-Западным фронтом.

Николай сперва отрёкся в пользу царевича Алексея, а затем, поговорив с великим хирургом Фёдоровым о прогнозе здоровья сына, передумал, и подписал отречение уже от имени себя и наследника — в пользу великого князя Михаила Александровича.

После отречения, отправляясь поездом в ставку, Николай отправил брату телеграмму, адресованную «Петроград. Его Императорскому Величеству Михаилу Второму». А уже Михаил заявил, назавтра после отречения императора в его пользу, что передаёт власть Временному правительству — причём сам он не отрекался тем самым от престола. В «Акте об отказе от восприятия верховной власти» говорилось, что Михаил Александрович принял твёрдое решение в том случае восприять Верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского.

Первое и последнее заседание Учредительного собрания прошло 5 января 1918 года в Таврическом дворце, и на нём Россия была провозглашена демократической республикой. После этого Учредительное собрание было разогнано большевиками. Николай II вместе с семьёй был расстрелян 17 июля 1918 года в Екатеринбурге. Месяцем ранее, 13 июня 1918 года, в Перми был расстрелян его младший брат Михаил, в пользу которого император отрекался от престола. Но эти события к Февральской революции отношения уже не имеют.

В канун выходных могу порекомендовать читателю почти двухчасовую лекцию профессора Андрея Зубова о февральских событиях 1917 года:

И, конечно же, земное спасибо создателям «Проекта 1917» за уникальную историческую возможность для всех нас прожить ту эпоху заново, глядя на происходящее глазами сразу множества современников и очевидцев событий.

Jerusalem Post публикует очень поучительную исповедь американского журналиста Хантера Стюарта, который в 2015 году впервые приехал в Иерусалим, чтобы освещать арабо-израильский конфликт. Прибыл он с обычным багажом представлений западной прессы об израильских оккупантах, угнетающих палестинский народ — и, конечно же, с полным набором рекомендаций о том, какие именно уступки, и в какой последовательности, Израилю необходимо осуществить в одностороннем порядке, чтобы завершить тот самый конфликт.

Но когда репортёр увидел ситуацию собственными глазами, провёл сотни часов в беседах с израильтянами и палестинцами, узнал биографии террористов и их жертв, что-то в этой стройной картине мира начало рушиться. Сам по себе террор перестал казаться ему таким уж естественным ответом на «ужасы оккупации», когда он разобрался в мотивациях шахидов и источниках финансирования их подвигов, а заодно и посмотрел на ту самую «оккупацию» вблизи.

По ходу выяснилось, что уступки со стороны Израиля палестинцев на самом деле не интересуют. Никакой компромиссной формулы мирного сосуществования с евреями ни у политического руководства, ни у рядовых жителей Рамаллы и Газы в головах нет. Провозглашение собственного государства в рамках пресловутого Two-State Solution в их картине мира совершенно не является конечной целью. Если они и настаивают на этом решении, то лишь в качестве промежуточного этапа на пути к главному результату — ликвидации Государства Израиль. И «ястребы» из ХАМАСа, возглавляющие Сектор Газы, и «умеренные» правители ООП в Рамалле в этом вопросе совершенно единодушны.

Такой вывод Хантер Стюарт сделал не из брифингов МИДа Израиля, а из собственных разговоров с палестинцами в Рамалле, Наблусе, Тулькарме. Их слова подтверждали данные опросов, которым журналист прежде отказывался верить: 62% жителей Автономии поддерживают террор как средство достижения политических целей. А цель у них, на самом деле, одна, и это вовсе не замораживание строительства поселений, не право на возвращение правнуков тех, кто в 1948 году покинул Яффо и Галилею, не снятие блокады с Газы, Цель — всё та же, что провозглашена Арафатом при создании ООП: полное уничтожение Израиля.

Стоит добавить, что когда Лига арабских государств в 1964 году объявляла об учреждении Организации освобождения Палестины, никаких таких «оккупированных территорий» ещё не существовало в природе. Израиль в ту пору существовал в пресловутых границах 1948 года, зафиксированных в резолюции ГА ООН. Восточный Иерусалим, Иудея и Самария находились в ту пору под властью Иордании. Так что под «Палестиной», подлежащей освобождению, имелись в виду не Рамалла, Наблус и Тулькарм (попавшие под контроль Израиля в ходе Шестидневной войны), а Тель-Авив, Иерусалим и Хайфа, Эйлат и Беэр-Шева. Так сказано в ст. 1–5, 11–14, 16–18, 25–27 и 29 Палестинской Хартии, где прямым текстом утверждается, что на спорной территории после «освобождения» может существовать лишь одно государство, и никаких евреев, приехавших туда или родившихся там после 1947 года, это государство на своей территории не потерпит. Кто жил там до 1947 — может остаться, но лишь в качестве «палестинца». Иной статус противоречил бы декларируемой задаче полного избавления Палестины от еврейского присутствия.

Хантер Стюарт признаётся, что со временем перестал понимать, о каком компромиссе Израиль может договариваться с людьми, стоящими на таких позициях.

Не знаю, многим ли в западной прессе эти воспоминания американского журналиста раскроют глаза на действительное положение дел, но одно безусловно: опубликовав такую колонку в Jerusalem Post, он честно заработал свой волчий билет во многих изданиях, пишущих на ближневосточную тематику. В Газу с Рамаллой ему тоже после этой публикации лучше не соваться.

Не прошло и 5 лет, как депутат Милонов, наконец, дерзнул переключиться с геев на евреев.
Его сегодняшнее заявление для прессы звучит так:
Христиане выжили, несмотря на то, что предки Бориса Лазаревича Вишневского и Максима Львовича Резника варили нас в котлах и отдавали на растерзание зверям.

Звери, терзающие свежесваренные предками Вишневского и Резника тушки Милонова сотоварищи — зрелище не для слабонервных.
Чтобы подобное себе представить, мне не хватило воображения.
Но думаю, что выглядеть эта картина могла бы примерно так:

( Для тех, кто читает из френдленты, убираю продолжение под кат )

А знаете, что самое важное, например, в законодательной отмене рабства?

Вот ни разу не моральный аспект, не религия, не либерте, эгалите, фратерните и все такие высокие материи.

Главное в отмене рабства — стальные яйца у того, кто на это решается.

Потому что для рабовладельческого общества это очень важный институт, системообразующий.
На нём сделаны огромные состояния, причём это не шальные богатства каких-то понаехавших нуворишей, а самые что ни на есть уважаемые и респектабельные «старые деньги»: аристократия, олигархия, наследственные капиталы, полностью легальные и с презрением глядящие с заоблачных высот на новую предпринимательскую поросль, разбогатевшую без помощи рабов. Примерно как смотрят сегодня в России сырьевики и чекисты-миллиардеры на айтишников, стартапщиков, «креаклов».

Рабовладельцы широко представлены во всех элитах своего общества — экономических, политических, интеллектуальных (достаточно сказать, что все университеты американской Лиги плюща учреждены людьми, сделавшими состояние на торговле рабами или результатами их труда).

Важную роль в облагораживании имиджа рабства играют религиозные институты: например, англо-бурская война со стороны африканеров обосновывалась догмой о том, что рабовладение описано в Ветхом Завете, оно одобрено самим Господом Богом, заповедавшим нормы обращения с рабами в Пятикнижии — и, следовательно, его отмена британским парламентом является безбожным актом, против которого надлежит выступить с оружием в руках.

Естественно, любой оппортунистический политик в рабовладельческом обществе станет опираться на эту важную скрепу, получая поддержку сразу и от рабовладельцев, и от церкви, и от охлоса, который высоко ценит своё наследственное право презирать рабов, считать их людьми низшего сорта, самоутверждаться за счёт их присутствия в обществе. Пролетарию, у которого собственных рабов нет и не предвидится, существование этого класса так же греет душу, как гопнику из Западного Бирюлёва — наличие поблизости «чёрных», ларьки которых можно безнаказанно сжечь и разгромить. Излишне упоминать, что ни сам Орхан Зейналов, ни его куцее московское имущество, в бирюлевском погроме не пострадало. Под раздачу попали совершенно случайные люди, про которых погромщики просто знали, что за них ни полиция, ни мэрия не вступится — а значит, их можно бить и грабить.

В такой ситуации, чтобы выступить с лозунгами отмены рабства, нужно иметь не только твёрдые принципы, но, прежде всего, стальные яйца. Это исходно невыгодная политическая позиция: борьба начинается из заведомого меньшинства, оппоненты обладают огромным финансовым, медийным и институциональным ресурсом. Сами рабы, за свободу которых ведётся борьба, никакой помощи и поддержки реформе оказать не могут, потому что лишены и гражданских прав, и материальных ресурсов для участия в общественном процессе.

Так что если теоретически взвешивать все pro и contra, то отмена рабовладения в обществе, где оно веками практиковалось — задача, по сути дела, немыслимая и гибельная для политика, который озадачится её решением. Навскидку кажется, что рабовладельческому обществу проще разрушиться целиком, нежели реформироваться изнутри под влиянием чьих-либо проповедей. Но на практике мы видим примеры самых разных цивилизаций — республик, империй, азиатских и африканских царств — где такая реформа не только осуществилась мирными политическими средствами, но и обошлась без братоубийства, мятежа, кровопролития. И объективные причины, по которым это стало возможно, выглядят довольно призрачно. Зато не вызывает сомнения субъективный фактор: наличие упёртого лидера, который ради своих убеждений готов пойти и против большинства в обществе, и против элит, и против своих же соратников. Верить этот лидер должен не в либерте, эгалите, фратерните или какое-то ещё моралите, а прежде всего — в свою собственную способность победить в этой схватке. Потому что без такой веры ему в неё попросту бессмысленно ввязываться.

По большому счёту, это касается не только отмены рабства, но и любых других глубоких общественных преобразований, при которых общество в считанные годы совершает цивилизационный скачок длиной эдак в тысячелетия. До тех пор, покуда к таким переменам призывают лишь вялые, слабохарактерные, ипохондричные мечтатели — скорей мы увидим этих мечтателей в эмиграции, чем доживём до исполнения их программы на родине. А когда приходит человек со стальными яйцами — он берётся и делает то, что всем вокруг могло бы показаться невозможным.

Важно при этом осознавать, чего такой человек делать не станет.
Он не возьмётся за задачу, которая кажется неподъёмной ему самому.
Или возьмётся, но без того упорства, которое тут потребовалось бы для успеха.

PS. Специально для любителей поспорить, не поняв сути утверждения, уточню, что я говорю вовсе не о диктатуре, не о тирании и не о готовности правителя проливать большую кровь.

Между «стальными яйцами» и «твёрдой рукой» нет ни связи, ни родства.

Утопить свою страну в крови может любой властитель праздный и лукавый, это дурацкое дело — нехитрое. Вспомнить хоть Флоренцию, где порядок управления менялся по много раз за столетие, но каждая новая власть, будь она хоть республиканская и выборная, хоть тираническая, прибывшая в родной город в обозе иностранных оккупационных войск, начинала правление с пыток, казней и грабежа своих политических противников. При этом реально хоть какие-то гуманные перемены за два с половиной столетия пытался вводить один только Алессандро де Медичи, и тот был вскорости зарезан собственным кузеном как «деспот» и «тиран». Так что его реформы помнятся сегодня много хуже, чем «Апология» его убийцы, дружно воспетого в XIX веке французскими романтиками.

Для того, чтобы использовать армию или спецслужбы против безоружного населения, чтобы держать население в страхе, никаких яиц не нужно. В страх как главный инструмент госуправления верят, как правило, люди, которым это чувство хорошо знакомо, — простыми словами, параноики. Человек со стальными яйцами в общем случае ориентируется не на умение запугать население казнями, а на свою мобилизационную повестку — на то, что перемены, которых он добивается, станут предметом гордости для многих будущих поколений. Так оно, замечу, и происходит, причём совершенно независимо от того, много ли этому реформатору довелось пролить крови своих сограждан или соседей.

Скажем, самый популярный президент США за всю их историю, которого звали Авраам Линкольн, пролил очень много американской крови; гору трупов оставил после себя по всей Европе Наполеон Бонапарт, но никому, кроме Льва Толстого, не пришло в голову вспомнить о его правлении только это.