Живые записки Антона Носика

На этой неделе в Нью-Йорке объявлены лауреаты самой престижной в мире журналистской премии — «Пулитцера» за 2016 год. Одним из победителей в номинации Breaking News Photography стал известный российский фоторепортёр Сергей Пономарёв, за серию снимков сирийских беженцев.

Пономарёв стал вторым российским фотокором, получившим эту награду. До него «Пулитцера» дважды удостаивался Александр Земляниченко, работавший на Associated Press. Первый раз его наградили за репортажи об августовском путче 1991 года, второй раз — за фотографию танцующего Ельцина во время президентской кампании 1996-го.

Снимки Пономарёва из Сирии, Газы и Дебальцево не раз публиковались в блоге Варламова, а галерею его репортажа о беженцах можно посмотреть на сайте The Moscow Times. В сегодняшней бумажной версии этой газеты — трёхполосный материал про фотографа и его работу в горячих точках.

В связи с появлением нового шедевра Banksy — граффити с изображением Стива Джобса в образе сирийца, бегущего от Асада и ИГИЛ — мы в ближайшее время сто тысяч раз прочтём в разных СМИ, блогах и соцсетях, что основатель Apple был сыном сирийского беженца, поэтому в каждом, кто сейчас ломится по странным документам (или вовсе без них) из Хорватии или Сербии дальше в Евросоюз, надлежит непременно видеть нового Джобса, несущего западной цивилизации очередной бум высоких технологий. А не просто подозрительного типа, чей паспорт, возможно, найдут через неделю-месяц на теле очередного шахида при новом теракте, устроенном ИГИЛ — но так и не смогут разобраться, подлинный ли паспорт.

Не хочу обсуждать стереотипы. Хочу уточнить существенные факты, о которых при всяком повторении мантры «Джобс — сын сирийского беженца» так любят забывать.

Абдул Фаттах Джандали, про которого сам Стив Джобс говорил «Он мне не отец, а просто донор спермы для моего зачатия», не был никаким беженцем. Он был отпрыском богатой и влиятельной сирийской семьи, владевшей несколькими деревнями, с нефтяными скважинами и НПЗ, в окрестностях Хомса. Дядя его, Наджмеддин аль-Рифаи, служил в ту пору послом Сирии в ООН. В США будущий биологический отец Джобса находился вовсе не как беженец, преследуемый режимом или моджахедами, а по студенческой визе, обучаясь в Колумбийском университете за собственный (родительский) счёт. Позже он продолжил учёбу на PhD в Висконсинском университете, где и встретил Джоанн Кэрол Шибле, про которую Стив Джобс, в свою очередь, говорил: «Она мне не мать, а просто донор яйцеклетки».

К тому моменту, как Джобс появился на свет, 23-летний Джандали успел уже бросить его биологическую мать, и новорожденного без лишних сожалений выставили на усыновление в Калифорнии. Усыновила его довольно бедная местная пара: ветеран Второй мировой, механик Пол Джобс и школьная учительница Клара Акопян (предки которой бежали в США от армянского геноцида). Стив Джобс довольно долго не знал, что усыновлён, а впоследствии очень раздражался, когда журналисты называли Пола и Клару его приёмными родителями. «Они были моими настоящими родителями на 1000%», говорил он.

Что касается Абдул Фаттаха, то он потом снова сошёлся с Джоанн Кэрол Шибле, даже женился, прижил с ней на сей раз дочь — затем уехал в Сирию, и там уж развёлся с Шибле окончательно. В Сирию он вернулся в надежде, что родственные связи и американские дипломы позволят ему получить дипломатический пост. Надежды не сбылись, так что пришлось ему возглавить отцовскую нефтебазу в Хомсе. Спустя ещё некоторое время он вернулся в США профессорствовать в Мичиганском университете, затем в Невадском. С бывшей женой и дочерью контактов устанавливать не стал. Перипетии последующих 50 лет его жизни и карьеры (а жив он по сей день, и дай Бог ему здоровья) не представляют никакого значения для нашего рассказа.

Существенная деталь состоит в том, что ни в какой из своих приездов в США он не был беженцем, преследуемым в Сирии, претендующим на гуманитарное пособие, спасающимся от кровавой диктатуры на утлом судёнышке. В становлении Джобса как компьютерного гения он тоже никакой роли не сыграл.

Так что если кому-то охота из истории про «отца Джобса» делать какие-то далеко идущие выводы о пользе нынешних беженцев для Запада, то важно уточнять, справедливости ради: говорим мы тут о пользе не беженцев, но исключительно сирийской спермы. Которую — для повторения успехов «отца Джобса» — можно забирать у сирийских беженцев, если согласятся, прямо там же, под прекрасным шедевром Banksy. Самих же сирийцев куда-либо впускать, селить и содержать, для повторения этой success story совершенно не требуется.

Disclaimer: не сочтите эту идею про забор сирийской спермы моей личной рекомендацией. Это всего лишь честный вывод из непридуманной истории про «отца Стива Джобса». Я честно повторил тот же самый приём с экстраполяцией единичного случая 60-летней давности на 4.393.830 зарегистрированных сегодня сирийских беженцев, просто уточнив его с учётом существенных фактов о роли реального небеженца в рождении будущего компьютерного гения.

А моё личное мнение состоит в том, что всё это совершеннейшая чушь и глупость. Никаких генетических данных о том, что гением Джобса сделала именно сирийская сперма, у нас нет. Очевидно, огромную роль в его формировании сыграло детство, проведённое в Кремниевой долине, семейное воспитание и привитая Полом Джобсом любовь к инженерным дисциплинам. Если в чём-то Стив Джобс и пошёл в своего биологического отца — то исключительно в том, что он в 22 года выгнал свою беременную подругу. отказавшись признавать отцовство даже после ДНК-теста, и наделил родную дочь своей фамилией лишь через 9 лет после её рождения. В этом он действительно проявил себя как достойный наследник Абдул Фаттаха Джандали. Что же касается гениальности Джобса по компьютерной, деловой или дизайнерской линии — его биологический отец никаких особых талантов в этих сферах не проявил по сей день.

Рядом с перепечаткой моего недавнего поста о французском радио на сайте «Эха» — разъяснения «О беженцах в Венгрии» из Фейсбука живущей и работающей в Будапеште Марии Хованской. Очень много интересной фактической информации о том, как проходит первичная абсорбция, сортировка и дальнейшая транспортировка в Австрию добравшихся до венгерской столицы сирийских беженцев — от человека, который непосредственно занят их приёмом и отправкой на вокзале Келети в Будапеште.

Текст этот важен хотя бы потому, что речь, безусловно, идёт о личном и незаинтересованном мнении человека, который сам не сириец, не беженец, не сторонник Асада или ИГИЛ, а вполне себе трудоустроенный легальный житель и налогоплательщик Евросоюза. Человека, который всю эпопею с беженцами видел своими глазами с близкого расстояния, и впечатлениями делится в Фейсбуке.

Но там, где заканчиваются личные впечатления автора и начинаются оценочные суждения о перспективах трудоустройства сирийских гостей, я реально столбенею:

К сожалению, Венгрия упустила шанс пополнить ряды своей рабочей силы. В Германию уехали образованные сирийские врачи, инженеры, учителя. Очень жаль, они бы и тут пригодились, — пишет Мария Хованская.

Надеюсь, никому из читающих эти строки не нужно объяснять, почему не существует даже теоретической возможности трудоустройства сирийских врачей и учителей в Венгрии без нескольких лет предварительной переподготовки, стажировки, экзаменов по специальности и языку. Та же Мария Хованская в комментариях сообщает о себе, что не сдала ещё все свои экзамены по венгерскому, но работает над этим. Сирийцев же она готова от этих экзаменов освободить — видимо, мечтает при следующем походе к врачу в дополнение к венгерскому подучить ещё и арабский. Готов согласиться, что семитские языки попроще угро-финских, но сам я предпочитаю лечиться у врачей, которые в состоянии не только выслушать мои жалобы, но и понять их. Думаю, что венгерский налогоплательщик тоже этого заслужил, при всей любви к сирийским беженцам.

Самое удивительное в аргументации всех сторонников неограниченного доступа сирийцев в Европу — что от слушателя обязательно требуют в какой-то момент отключить головной мозг. Который мог бы подсказать, что абсолютно любая большая миграция — даже такая в целом полезная, как репатриация евреев в Израиль, без которой это государство не состоялось бы как проект — подразумевает возникновение некоторых проблем, хлопот, расходов и сложностей. Которые полезно осознавать и обсуждать на берегу, хотя бы для того, чтобы максимально эффективно с ними потом разбираться. Особенно если ты заинтересован в том, чтобы абсорбция гостей прошла успешно. Почему-то никто из сторонников колонизации Европы сирийскими беженцами ни об одной из этих проблем всерьёз разговаривать не готов. Вместо этого предлагаются какие-то глупейшие успокоительные мантры, противоречащие и здравому смыслу, и общеизвестным фактам из полувековой истории расселения выходцев с Ближнего Востока в Европе. Нам предлагают поверить, что никто из сирийцев не связан ни с Асадом, ни с ИГИЛ; что все беженцы — сплошь высококвалифицированные специалисты, готовые хоть завтра выйти на работу в любой европейской стране; что компактное расселение беженцев не приведёт к созданию гетто; что все выходцы из Сирии мечтают трудиться, а не получать социальные пособия; что само по себе желание сирийцев попасть в богатейшие страны Старого Света доказывает их готовность интегрироваться; что жители будущих сирийских анклавов помогут европейским спецслужбам выявлять и нейтрализовать исламистов в своей среде (которых среди них, конечно же, нет, но вдруг из космоса прилетят).

Умом этой аргументации не понять. В неё, как в тютчевскую Россию, можно только верить. Беда состоит в том, что если европейцы всерьёз в подобные мантры поверят, то все очевидные проблемы, сопряжённые с приёмом беженцев, застанут их врасплох, как это случалось уже не раз на протяжении последнего полувека. А хорошая новость состоит в том, что любителей отключать мозг и слушать сказочки за эти полвека в Европе сильно поубавилось. Не потому, что там все умные, а потому, что не все там поголовно идиоты.

Очень своевременно появился (и был перепечатан в ЖЖ Рустема) замечательный текст профессора Зубова о христианском отношении Европы к беженцам из Сирии. Будь автор журналистом и репортёром, я мог бы очень подробно разобрать весь набор использованных в этом тексте пропагандистских клише, штампов, речевых оборотов и фигур умолчания, работающих на то, чтобы исказить реальное положение дел с теми самыми беженцами, создав у читателя картину, полностью вырванную из социально-политического и исторического контекста. В смысле зашкаливающей тенденциозности текст Зубова — зеркальное отражение репортажа Дарьи Асламовой из КП на ровно ту же самую тему. Только у Асламовой все беженцы — заклятые враги европейской цивилизации, тайные боевики ИГИЛ или просто алчные паразиты, мечтающие разграбить континент (репортаж так и озаглавлен: «Европу захлестнули полчища алчных мигрантов»). А у Зубова все беженцы — сплошь Бунины, Ходасевичи и матери Марии. Художественный приём в обоих случаях используется один и тот же: вместо того, чтобы рассказать читателю правдивые сведения о большом историческом явлении, по которому за последние полвека накоплен внушительный фактический материал, оба автора делятся личными зарисовками из жизни, пересказывают разговоры со случайными людьми, которые чудесным образом на 100% соответствуют исходным стереотипам автора. В случае Асламовой этот стереотип — чёрная ксенофобия, поэтому все её собеседники, как на подбор, доказывают свою враждебность Европе, агрессивность, звериную дикость, алчность, неуважение к женщинам в целом и к собеседнице в частности. Стереотип Зубова — безграничная христианская любовь к ближнему, в котором профессор видит образ Спасителя, и все его собеседники-беженцы звучат соответственно, стараясь вписаться в Образ. В обоих случаях из пары-тройки бесед со случайными людьми делается тот самый обобщённый вывод (о дьявольской или ангельской сущности вновь прибывших), который искушённый читатель мог бы сам сформулировать за автора, примерно с первых строк повествования, а в случае Асламовой — прямо с заголовка.

При этом принципиальная разница между Зубовым и Асламовой очень простая. Асламова — пропагандон на зарплате, она служит по одному ведомству с Ульяной Скойбедой, и её профессиональная деятельность сродни той, за которую 70 лет назад ответил перед Нюрнбергским терминалом их общий коллега Юлиус Штрайхер. А профессор Зубов — частное лицо христианского вероисповедания, он пишет с греческого курорта заметки об отдыхе в своём частном дневнике. Эти заметки отражают его сугубо личные взгляды, и абсолютно не претендуют на то, чтобы объективно представить массовому читателю сложные процессы, происходящие сегодня на границах Халифата с Европой. Никто не давал Зубову редакционного задания выяснить ситуацию с беженцами из Сирии и написать об этом для СМИ текст определённой направленности. Он по собственной инициативе пообщался на отдыхе с некими людьми, глядя на них сквозь призму собственных житейских и религиозных взглядов, и впечатления изложил в Фейсбуке. Да, конечно, он дальше сделал выводы, которые, на мой взгляд, по уровню притянутости за уши с потолка ничуть не уступают асламовским ксенофобным обобщениям. Однако эти выводы в случае Зубова являются его личной верой и добросовестным заблуждением, а не продуктом целенаправленной подтасовки известных фактов с целью дезинформации читателя, как у пропагандонши из КП.

Как я написал во первых строках сего поста, текст Зубова появился чрезвычайно своевременно. Потому что именно сегодня проект «Открытая библиотека» анонсировал Сентябрьские диалоги, которые случатся в субботу 26го числа, через две с небольшим недели, в городе Санкт-Петербурге, в Библиотеке имени Маяковского, что на Фонтанке. В 13:00 там будут беседовать белорусская писательница Светлана Алексиевич с питерским режиссёром Александром Сокуровым, тема их диалога уточняется. А спустя ещё 2 часа, в 15:00, мы с Юрой Сапрыкиным в том же зале проведём горячую дискуссию, которую организаторы озаглавили «В ожидании варваров». И темой её будут как раз те самые беженцы, про которых я недавно написал скандальный, хоть и краткий, пост в этом ЖЖ.

Как может догадаться читатель, не вчера приступивший к чтению моих записей, я в той дискуссии буду выступать Дарьей Асламовой, Юлиусом Штрайхером и Ульяной Скойбедой в одном лице. То есть я стану говорить, что беженцев этих ни в коем случае не следует пускать в Европу без предварительной тщательнейшей фильтрации, ибо ценой близорукости стран Запада, пускавших к себе моджахедов без разбора, стали и 11 сентября 2001, и взрывы в Лондоне, и парижские теракты, и бойня в Брюсселе, и расстрел в Тулузе, и Бостонский марафон, и унесший 191 испанскую жизнь подрыв мадридской электрички, и даже реэкспорт шахидов на Ближний Восток (как будто их там своих не хватало). Мне представляется, что все эти страшные события — прямой результат безответственной визовой политики западных властей, и наивной веры в то, что выходцы из племени людоедов перестанут есть людей, как только получат доступ к европейским благам, образованию, медицине и социалке. Я и сам хотел бы в это верить, и восхищаться открытостью европейских дверей перед сирийскими беженцами. Но я оперирую фактами, а они, увы, опровергают прекраснодушную аналогию профессора Зубова между беженцами из исламских стран и пассажирами философского парохода. Да, среди русских эмигрантов тоже случались и террористы, вроде Шабельского-Борка с Таборицким, и будущие агенты НКВД, вроде Эфрона, а не одни только Набоковы с Ходасевичами. Но такую цену, которую Европа уже заплатила к сегодняшнему дню за неразборчивость в приёме иммигрантов из арабских стран, за русскую эмиграцию ей платить никогда не приходилось. Даже самые отъявленные головорезы из России, вроде Камо или Сосо, в Европе старались вести себя прилично: Камо сосредоточенно поедал экскременты в германских клиниках, покуда Сосо звонил с колокольни монастыря Св. Лазаря. Ничего похожего на кровавый разбой в Тифлисе они в Старом Свете не учудили, и не потому, что в Европе в ту пору было мало банков. Просто на беглецов из Российской Империи матушка Европа действовала именно так благотворно, как она, увы, не действует в последние полвека на иммигрантов из стран Ислама. Никогда и ни в одной стране мира выходцы из бывшей Российской Империи не создали таких гетто, куда боялась бы сунуть нос местная полиция, где молодых девушек забивали бы насмерть палками за неудачный выбор жениха, а в храмах изготовляли бы боевые отравляющие вещества в промышленных количествах. Такова моя сугубо личная точка зрения — и её я буду отстаивать в полемике с Юрием Геннадьевичем, который, надеюсь, даст мне достойный отпор, как и положено истинному европейскому интеллигенту и гуманисту.

Короче, приходите: будет весело. И, если кому неохота всё время диалогов выстаивать на ногах, приходите заранее: в культурной столице подобные мероприятия собирают обычно аншлаги, в отличие от их аналогов в Белокаменной.