![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Отрицание Холокоста: неисполнимый закон
Генеральная Ассамблея ООН приняла консенсусом резолюцию, осуждающую отрицание Холокоста.
103 страны, включая США, Россию, Германию, Турцию и даже Венесуэлу, выступили коспонсорами проекта, внесённого США.
Против антинацистской резолюции высказался только Иран, от которого, впрочем, иного ждать и не приходится.
Ведь именно иранский неонацистский демарш в декабре 2006 года убедил цивилизованный мир в том, что тема актуальна.
К резолюции ООН, понятное дело, вопросов нет.
За пределами исламского мира никакого серьёзного межправительственного лобби за пересмотр итогов Второй мировой и канонизацию Гитлера сегодня не наблюдается.
А исламисты, от Куала-Лумпура до Туниса, свой ревизионизм гонят преимущественно на внутренний рынок. Те времена, когда нынешний президент Палестинской Автономии Абу-Мазен в советском вузе защищал диссертацию, посвященную отрицанию Холокоста, а арабские нефтедоллары финансировали издание "просветительных" брошюр на ту же тему под эгидой Красного Креста, ВОЗ и ЮНЕСКО, закончились с развалом СССР и отменой печально памятной антисемитской резолюции 3379 той же ГА ООН. Зоологический государственный антисемитизм, заявляемый с международной трибуны, сделался уделом таких изгоев, как Лукашенко и Ахмадинеджад. При этом, разумеется, растут ксенофобские настроения в странах Европы, да и власти РФ всё чаще развлекаются приданием статуса non grata различным народам (забавно было наблюдать, как в январе братья-белорусы вдруг начали ощущать себя грузинами, и картошку свою на московских рынках спешно переименовывать в смоленскую), однако же до гитлеризма и геноцида всё это достаточно далеко.
Тем не менее, тема уголовного преследования за отрицание Холокоста выглядит, увы, не так бесспорно.
Эмоционально, конечно, трудно не поддержать законодателей и судей в тех девяти странах Евросоюза, где за неонацистскую пропаганду и агитацию дают срок.
И в принципе, невозможно отрицать суверенное право любой демократии жёстко бороться с ростками коричневой заразы в обществе, не дожидаясь факельных шествий на улицах её городов. Однако же сам по себе запрет на отрицание Холокоста достаточно ущербен смыслово и логически. Он не доступен чёткой формализации, и для его применения требуется вкусовщина со стороны правоохранительных органов. А где вкусовщина, там и произвол, и двойные стандарты, и, что всего важней, повод для коричневых проповедников от Лондона до Восточной Сибири утверждать, что их преследуют силою полицейских дубинок, поскольку иных аргументов не находится.
В США коричневые такого сказать о себе не могут. Там их пропаганда, как любая иная пропаганда (включая прямо запрещенную в LiveJournal Terms of Service), защищена Первой поправкой, существует также прецедентный судебный вердикт, почти тридцатилетней давности, подтверждающий право именно неонацистов на конституционную защиту. И дело не в том, что в США кто-то особенно нацистам сочувствует (например, негролюбивые правозащитники из ACLU, помогавшие местным неонаци отстоять свои права в суде). А просто там верят в способность здорового общества победить вздорную идеологию в открытой борьбе мнений, не прибегая к помощи полицейской дубинки. И понимают, что нельзя быть наполовину беременной. Либо законодатель самоустраняется от регулирования мнений в головах людей и навязывания идеологий, либо он должен шаг за шагом пройти путь контроля за умами до конца. Сперва запрет на идеологию, потом на идеи, потом на книги, содержащие эти идеи, потом на музыку, фильмы, фотокадры, а дальше, глядишь, к каждому блогу по околоточному приставим, чтоб за умами надзирал. При этом, поскольку задача насчёт околоточного в каждом блоге является абсолютно нерешаемой в практической плоскости, то равенства всех перед законом достичь невозможно. Кого-то привлекли, кого-то пожалели, кого-то просто не заметили. Практика правоприменения превращается при таких условиях в тотальный произвол околоточного, который единолично решает, кого тягать, а кого миловать. И выбор у такого решателя прост: либо злоупотреблять этой властью, либо приторговывать.
Россия, заметим, именно таким путём и движется в направлении диктатуры закона тайги, причём не со вчера, а с ранних постсоветских времён, когда УК РФ унаследовал от УК РСФСР 282ю и соседние статьи. Вскоре после этого появился печально памятный указ Ельцина о борьбе с пропагандой наркотиков, где к пропаганде приравнивалось любое литературное произведение, содержащее информацию о способах употребления наркотиков. К счастью, при Ельцине применение сией нормы (позволяющей запретить и Шерлока Холмса, и Булгакова, и Анну Каренину) было немыслимо, мешал общественный климат. Но при новом начальнике Госнаркоконтроля, который в советские времена занимался отловом и посадкой диссидентов в Питере, указ извлекли из нафталина, и принялись по нему книжки запрещать, что, разумеется, проще, чем ловить наркодельцов.
О какой бы нелепице из области идеологической цензуры мы сегодня ни вспомнили, на неё можно найти пример в современной российской практике правоприменения. У нас, помимо запрещенной художественной литературы, есть и официально запретная музыка, и уголовно наказуемая живопись, и проза, обвиненная прокуратурой в порнографичности (хотя тысячи ежегодно производимых в стране порнофильмов и порножурналов таких обвинений счастливо избегают). Есть запрещенные религиозные верования и конфессии, есть две газеты, закрытые за святотатство, и целое информагенство, запрещённое Роспечатью и прокуратурой за один-единственный комментарий, оставленный анонимом на его форуме. Есть вердикт суда о физическом уничтожении целого компьютера, на жестком диске которого когда-то размещался оскорбительный для Президента текстовый файл. У нас есть даже один сайт, запрещённый судами двух инстанций за отсутствие у него регистрации в качестве СМИ, хотя Яндексу известно 3,34 млн русских сайтов, совершенно спокойно обходящихся без подобной регистрации годами, потому что по Закону О СМИ она ни для кого не обязательна.
По любому из этих идиотских примеров можно дать возражение в духе Паркера, что случай единичен, а, следовательно, не отражает общей тенденции. И я даже соглашусь: действительно, если подменять предмет разговора на "состояние цензуры в современной России", то примеров этих так мало, что до статистически значимых величин они не дотягивают. Но я говорю не о цензуре, а о практике избирательного правоприменения. О произволе, который является единственно возможным способом исполнять любые законы о контроле за мнениями. Каждый такой закон в самый момент своего принятия уже создаёт почву для ситуации, когда привлекать по нему станут одного человека из тысячи, иначе невозможно. А когда привлекают одного человека из тысячи, то существует примерно 100 шансов из 99, что обвинение в порнографии получит не питерский цеховик, с подачи которого миллионы людей во всём мире засматриваются фильмами про русских нимфеток, а писатель Сорокин или Ширянов, потому что наезд на него со стороны прокуратуры отвечает политтехнологическим задачам Кремля по раскрутке движения Наши. Излишне упоминать, что уголовные дела против Сорокина или Ширянова так же бесполезны с точки зрения борьбы с производством/распространением порнухи в РФ, как бесполезен был запрет детектива
Сережи Кузнецова для борьбы с оборотом наркотиков в стране. Такие законы в принципе не могут служить заявленной цели, а могут лишь использоваться для политических расправ или PR-акций власти.
К сожалению, запрет на отрицание Холокоста стоит ровно в том же самом ряду. Бороться с отрицанием Холокоста — дело, конечно, благородное. Особенно в теории. Но на практике, поручив эту заботу полиции, абсолютно невозможно добиться какого-либо полезного результата. Потому что нельзя четко, в соответствии с нормами законотворчества в правовом государстве, прописать тут юридическую норму, единую для всех. А когда нет четкой нормы, возникает всё та же ситуация с избирательным применением: одного человека карают за то, что 1000 его единомышленников продолжают делать безнаказанно. При этом единственный преследуемый становится звездой, знаменитостью, его труды получают почетный статус запретного плода, а аргументы его противников заведомо не воспринимаются всерьез, раз уж они выслали на диспут вместо себя полицейских с дубинками.
У меня нет иллюзий, что Россия когда-нибудь станет правовым государством, что тут введут свободу слова, совести и творчества в тех объемах, в которых это предусмотрено действующей Конституцией РФ, или что когда-нибудь здесь возникнет хоть отдаленное подобие Первой поправки к Конституции США. Права человека — иностранное для нас понятие, а слово "правозащитник" у нас стало ругательным задолго до того, как Аркадий Мамонтов приступил к съемкам страшилок про "шпионский камень". Но когда я слышу, что из 27 стран Евросоюза к немецкой инициативе по запрету отрицания Холокоста готовы присоединиться только те восемь, где за это и так уже судят, то мне трудно осудить остальные 19 за отказ вводить у себя неприменимое законодательство. По странному совпадению, именно в Талмуде говорится, что нельзя принимать законы, которые не могут быть исполнены.
NB: Прошу невнимательных читателей прежде, чем мне возражать, заметить, что я говорил только о государственной политике и государственных законах. Право отдельных субъектов рынка и гражданского общества (СМИ, хостинг-провайдеров, рекламных агентств, отраслевых сообществ) вводить любое ограничение контента на своих площадях — такая же неотменяемая свобода, как право любого человека не пускать к себе в дом людей, которых он не хочет в своём доме видеть. Поэтому совершенно нормально, что в ToS Яндекса, Yahoo! или LiveJournal мы находим те ограничения на свободу высказывания, которые не может накладывать на граждан американская законодательная или исполнительная власть в силу Первой поправки. Если кому-то не нравится ToS того или иного сервиса, это не повод требовать изменения ToS или отказа от их применения со стороны владельца площадки. Это повод найти себе тот монастырь, с уставом которого ты согласен.
103 страны, включая США, Россию, Германию, Турцию и даже Венесуэлу, выступили коспонсорами проекта, внесённого США.
Против антинацистской резолюции высказался только Иран, от которого, впрочем, иного ждать и не приходится.
Ведь именно иранский неонацистский демарш в декабре 2006 года убедил цивилизованный мир в том, что тема актуальна.
К резолюции ООН, понятное дело, вопросов нет.
За пределами исламского мира никакого серьёзного межправительственного лобби за пересмотр итогов Второй мировой и канонизацию Гитлера сегодня не наблюдается.
А исламисты, от Куала-Лумпура до Туниса, свой ревизионизм гонят преимущественно на внутренний рынок. Те времена, когда нынешний президент Палестинской Автономии Абу-Мазен в советском вузе защищал диссертацию, посвященную отрицанию Холокоста, а арабские нефтедоллары финансировали издание "просветительных" брошюр на ту же тему под эгидой Красного Креста, ВОЗ и ЮНЕСКО, закончились с развалом СССР и отменой печально памятной антисемитской резолюции 3379 той же ГА ООН. Зоологический государственный антисемитизм, заявляемый с международной трибуны, сделался уделом таких изгоев, как Лукашенко и Ахмадинеджад. При этом, разумеется, растут ксенофобские настроения в странах Европы, да и власти РФ всё чаще развлекаются приданием статуса non grata различным народам (забавно было наблюдать, как в январе братья-белорусы вдруг начали ощущать себя грузинами, и картошку свою на московских рынках спешно переименовывать в смоленскую), однако же до гитлеризма и геноцида всё это достаточно далеко.
Тем не менее, тема уголовного преследования за отрицание Холокоста выглядит, увы, не так бесспорно.
Эмоционально, конечно, трудно не поддержать законодателей и судей в тех девяти странах Евросоюза, где за неонацистскую пропаганду и агитацию дают срок.
И в принципе, невозможно отрицать суверенное право любой демократии жёстко бороться с ростками коричневой заразы в обществе, не дожидаясь факельных шествий на улицах её городов. Однако же сам по себе запрет на отрицание Холокоста достаточно ущербен смыслово и логически. Он не доступен чёткой формализации, и для его применения требуется вкусовщина со стороны правоохранительных органов. А где вкусовщина, там и произвол, и двойные стандарты, и, что всего важней, повод для коричневых проповедников от Лондона до Восточной Сибири утверждать, что их преследуют силою полицейских дубинок, поскольку иных аргументов не находится.
В США коричневые такого сказать о себе не могут. Там их пропаганда, как любая иная пропаганда (включая прямо запрещенную в LiveJournal Terms of Service), защищена Первой поправкой, существует также прецедентный судебный вердикт, почти тридцатилетней давности, подтверждающий право именно неонацистов на конституционную защиту. И дело не в том, что в США кто-то особенно нацистам сочувствует (например, негролюбивые правозащитники из ACLU, помогавшие местным неонаци отстоять свои права в суде). А просто там верят в способность здорового общества победить вздорную идеологию в открытой борьбе мнений, не прибегая к помощи полицейской дубинки. И понимают, что нельзя быть наполовину беременной. Либо законодатель самоустраняется от регулирования мнений в головах людей и навязывания идеологий, либо он должен шаг за шагом пройти путь контроля за умами до конца. Сперва запрет на идеологию, потом на идеи, потом на книги, содержащие эти идеи, потом на музыку, фильмы, фотокадры, а дальше, глядишь, к каждому блогу по околоточному приставим, чтоб за умами надзирал. При этом, поскольку задача насчёт околоточного в каждом блоге является абсолютно нерешаемой в практической плоскости, то равенства всех перед законом достичь невозможно. Кого-то привлекли, кого-то пожалели, кого-то просто не заметили. Практика правоприменения превращается при таких условиях в тотальный произвол околоточного, который единолично решает, кого тягать, а кого миловать. И выбор у такого решателя прост: либо злоупотреблять этой властью, либо приторговывать.
Россия, заметим, именно таким путём и движется в направлении диктатуры закона тайги, причём не со вчера, а с ранних постсоветских времён, когда УК РФ унаследовал от УК РСФСР 282ю и соседние статьи. Вскоре после этого появился печально памятный указ Ельцина о борьбе с пропагандой наркотиков, где к пропаганде приравнивалось любое литературное произведение, содержащее информацию о способах употребления наркотиков. К счастью, при Ельцине применение сией нормы (позволяющей запретить и Шерлока Холмса, и Булгакова, и Анну Каренину) было немыслимо, мешал общественный климат. Но при новом начальнике Госнаркоконтроля, который в советские времена занимался отловом и посадкой диссидентов в Питере, указ извлекли из нафталина, и принялись по нему книжки запрещать, что, разумеется, проще, чем ловить наркодельцов.
О какой бы нелепице из области идеологической цензуры мы сегодня ни вспомнили, на неё можно найти пример в современной российской практике правоприменения. У нас, помимо запрещенной художественной литературы, есть и официально запретная музыка, и уголовно наказуемая живопись, и проза, обвиненная прокуратурой в порнографичности (хотя тысячи ежегодно производимых в стране порнофильмов и порножурналов таких обвинений счастливо избегают). Есть запрещенные религиозные верования и конфессии, есть две газеты, закрытые за святотатство, и целое информагенство, запрещённое Роспечатью и прокуратурой за один-единственный комментарий, оставленный анонимом на его форуме. Есть вердикт суда о физическом уничтожении целого компьютера, на жестком диске которого когда-то размещался оскорбительный для Президента текстовый файл. У нас есть даже один сайт, запрещённый судами двух инстанций за отсутствие у него регистрации в качестве СМИ, хотя Яндексу известно 3,34 млн русских сайтов, совершенно спокойно обходящихся без подобной регистрации годами, потому что по Закону О СМИ она ни для кого не обязательна.
По любому из этих идиотских примеров можно дать возражение в духе Паркера, что случай единичен, а, следовательно, не отражает общей тенденции. И я даже соглашусь: действительно, если подменять предмет разговора на "состояние цензуры в современной России", то примеров этих так мало, что до статистически значимых величин они не дотягивают. Но я говорю не о цензуре, а о практике избирательного правоприменения. О произволе, который является единственно возможным способом исполнять любые законы о контроле за мнениями. Каждый такой закон в самый момент своего принятия уже создаёт почву для ситуации, когда привлекать по нему станут одного человека из тысячи, иначе невозможно. А когда привлекают одного человека из тысячи, то существует примерно 100 шансов из 99, что обвинение в порнографии получит не питерский цеховик, с подачи которого миллионы людей во всём мире засматриваются фильмами про русских нимфеток, а писатель Сорокин или Ширянов, потому что наезд на него со стороны прокуратуры отвечает политтехнологическим задачам Кремля по раскрутке движения Наши. Излишне упоминать, что уголовные дела против Сорокина или Ширянова так же бесполезны с точки зрения борьбы с производством/распространением порнухи в РФ, как бесполезен был запрет детектива
Сережи Кузнецова для борьбы с оборотом наркотиков в стране. Такие законы в принципе не могут служить заявленной цели, а могут лишь использоваться для политических расправ или PR-акций власти.К сожалению, запрет на отрицание Холокоста стоит ровно в том же самом ряду. Бороться с отрицанием Холокоста — дело, конечно, благородное. Особенно в теории. Но на практике, поручив эту заботу полиции, абсолютно невозможно добиться какого-либо полезного результата. Потому что нельзя четко, в соответствии с нормами законотворчества в правовом государстве, прописать тут юридическую норму, единую для всех. А когда нет четкой нормы, возникает всё та же ситуация с избирательным применением: одного человека карают за то, что 1000 его единомышленников продолжают делать безнаказанно. При этом единственный преследуемый становится звездой, знаменитостью, его труды получают почетный статус запретного плода, а аргументы его противников заведомо не воспринимаются всерьез, раз уж они выслали на диспут вместо себя полицейских с дубинками.
У меня нет иллюзий, что Россия когда-нибудь станет правовым государством, что тут введут свободу слова, совести и творчества в тех объемах, в которых это предусмотрено действующей Конституцией РФ, или что когда-нибудь здесь возникнет хоть отдаленное подобие Первой поправки к Конституции США. Права человека — иностранное для нас понятие, а слово "правозащитник" у нас стало ругательным задолго до того, как Аркадий Мамонтов приступил к съемкам страшилок про "шпионский камень". Но когда я слышу, что из 27 стран Евросоюза к немецкой инициативе по запрету отрицания Холокоста готовы присоединиться только те восемь, где за это и так уже судят, то мне трудно осудить остальные 19 за отказ вводить у себя неприменимое законодательство. По странному совпадению, именно в Талмуде говорится, что нельзя принимать законы, которые не могут быть исполнены.
NB: Прошу невнимательных читателей прежде, чем мне возражать, заметить, что я говорил только о государственной политике и государственных законах. Право отдельных субъектов рынка и гражданского общества (СМИ, хостинг-провайдеров, рекламных агентств, отраслевых сообществ) вводить любое ограничение контента на своих площадях — такая же неотменяемая свобода, как право любого человека не пускать к себе в дом людей, которых он не хочет в своём доме видеть. Поэтому совершенно нормально, что в ToS Яндекса, Yahoo! или LiveJournal мы находим те ограничения на свободу высказывания, которые не может накладывать на граждан американская законодательная или исполнительная власть в силу Первой поправки. Если кому-то не нравится ToS того или иного сервиса, это не повод требовать изменения ToS или отказа от их применения со стороны владельца площадки. Это повод найти себе тот монастырь, с уставом которого ты согласен.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
Page 7 of 10